Роль интеллигенции в национально-политической жизни страны
Интеллигенция – социокультурная общность (социальный круг) людей с активной общественной позицией и позитивными нравственно-этическими качествами, отличающихся высоким образовательным уровнем, интегративным мышлением и творческим характером деятельности. Круг интеллигенции производил, сохранял и генерировал процессы национальной культуры, транслировал в другие социальные группы общечеловеческие ценности и достижения мировой культуры[60].
В росте национального самосознания велика роль интеллигенции, особенно той ее части, которая непосредственно связана с национальной культурой, языком, художественным творчеством, историей. Но деятельность этих слоев общественности неоднозначна. Национальная ограниченность тех или иных лиц имеет пагубные последствия для нации, значительная часть которой некритически воспринимает и увлекается псевдонациональными лозунгами. Отсюда недоверие к другой нации, которое становится частью встревоженного национального самосознания[61].
В СССР было две модели действий этнических элит: балтийскую (прежде всего, эстонскую) – использование демократических, конституционных норм для завоевания большей самостоятельности и переустройства общества – и, условно говоря, кавказскую (Армения, Азербайджан, Грузия) – достижение целей насильственным путем. В первой модели главными элитными акторами были правовики, социологи, экономисты, во второй – филологи, историки, деятели литературы и искусства.
В постсоветской России практически имели место тоже две модели: модель Татарстана – мирное урегулирование этнического конфликта с Центром путем переговоров и использования демократических приемов (референдум, принятие конституции, выборы, заключение Договора) – и модель чеченского варианта.
Татарстанская элита располагала большим ресурсом, чем чеченская. Лидеры Татарстана, хотя их и именовали (особенно в центральной прессе) «партократами», «демократами от коммунистов», «красными баронами», были все же теми коммунистами, которые пришли в верхние этажи власти уже в условиях перестройки. Они, в частности, М. Шаймиев, Ф. Мухаметшин, сумели взять из оппозиции наиболее способных людей – представителей интеллигенции (экономистов, политологов, социологов) и включить их во власть (Марат Галеев, Р. Хакимов и др.).
Татарская элита умела вести переговоры с центром, опираясь на Конституцию, на международный опыт, используя «границы возможного». Конечно, элиты республик (национальные), как и элиты российские в целом, складывались и под влиянием объективных, исторически обусловленных факторов – мощности интеллигентской прослойки, возможности мобилизовать исторический опыт и т.п., и под влиянием субъективных факторов, в частности, умения лидеров собрать вокруг себя одаренных людей.
Так же как российские элиты в центре, в республиках элиты были многослойными не только в смысле сферы деятельности – политические, экономические, культурные, – но и политической ориентации – приправительственные, оппозиционные (контрэлиты), а также своего происхождения. Одна часть элиты пришла из партийно-комсомольского аппарата, другая из нового бизнеса, третья из оппозиции, в числе которых и «научные сотрудники», и, наконец, вышедшие на свет теневики[62].
Особенности республиканских этнонациональных элит, так же, впрочем, как и областных, состояли, во-первых, в пропорциях этих частей. В большинстве республик выходцев из партийно-комсомольского аппарата в составе элит было больше. Во-вторых, в элитах титульных этносов была больше прослойка выходцев из села, ведь их элита была из среды более «молодой интеллигенции» – от одной трети до половины её составляли, как показывали наши опросы, люди, вышедшие из семей работников физического труда. От состава, потенциала элит в решающей мере зависит конвенциональный или конфронтационный путь решения конфликта национальных интересов[63].
Сами идеологические доктрины, система идеологем создается этнической элитой. Это далеко не вся интеллигенция, на которую обычно возлагается ответственность за конфликты, развитие национальных движений и их деструктивные последствия. Выводы наших политологов, когда они рассуждают об интеллигенции вообще, о ее взлете в годы «перестройки» и последующем кризисе, мало отличаются от обыденного общественного мнения[64].
Опыт трансформационного периода показал, как поляризуется социальная группа, называемая интеллигенцией. Создатели политических деклараций, партийных программ, программ движений и ассоциаций, мобилизующих идей – это интеллектуальная элита. Такая элита была и есть как в национальных движениях, так и у действующих властных структур, сопротивляющихся им.
Если же властные структуры реализуют идеи национализма, то есть идеологии и у оппозиции, как более националистической, так и склонной к соглашению с Центром. Мобилизующая сила интеллектуальной элиты на разных этапах национальных движений и конфликтов далеко не одинакова. В период идеологической подготовки действий национальной оппозиции или правительства республики, если оно встало на позиции борьбы за реальный суверенитет, интеллектуалы – властители умов. И именно на этом этапе, по мнению Л. Дробижевой, они действительно несут ответственность за развитие событий[65].
Под впечатлением растущей аполитичности населения, успехов В. Жириновского на выборах в декабре 1993 г. в Российской Федерации, неспособности интеллектуалов противостоять этнической дискриминации в отделившихся государствах, многие стали говорить о кризисе интеллигенции. Другие считают, что процессы определяются атомизацией общества, что способно снижать возможности влияния интеллигенции на предотвращение или разрешение национальных конфликтов.
Основания для таких оценок в общероссийском масштабе выглядят так – глубокий кризис, «имеющий отношение к глубинным пластам нашего исторического и культурного существования»[66], в котором интеллигенции отводилась роль просветителя и хранителя культурных образцов, создателя ориентиров общественного развития. Ориентиры создателей оказались требующими корректировки, а возможности влияния интеллектуальной элиты на такую корректировку – неизмеримо более скромными в сравнении с иллюзиями, которые питала интеллигенция в период «разумной» перестройки.
Однако было бы очередным мифом распространение этого общего представления на всю территорию России. Во-первых, потому, что модернизационный процесс охватывал республики и регионы страны с существенными различиями в широте и интенсивности. Во-вторых, потому, что инновационные импульсы метрополии приобрели здесь свои варианты, соответствующие культурным традициям народов. Это явление не только российского, но и мирового масштаба. В одних культурах в легитимные лидеры попадали на какое-то время создатели идей, выражающие давние чаяния народов, в других – традиционно почитаемые лица в родах, тейпах, джусах, в третьих – просто люди сильной воли или обладающие умением манипулирования в коридорах власти.
Лидеры, способные в каждой этнической среде сегодня будоражить умы, определять общественное мнение и есть представители интеллигенции. Именно ими вырабатываются национальные стратегии взаимодействия с Центром, с народами, живущими на территории республик, в значительной мере формируется национальное самосознание, идентичность. Состояние этнического самосознания социальных групп важно для возможности использования его в целях этнической мобилизации.[67]
Дробижева Л. размышляя о национальном вопросе, отмечает следующее: трудно обойти проблему этнического негативизма. Есть мнение, что среди интеллигенции меньше всего фобий распространено, однако оно не подтверждается социологическими исследованиями. Просто существуют разные фобии. В малообразованной среде или среди новых горожан фобии вызываются, главным образом, трудностями с адаптацией в иной культурной среде. Тут и невозможность найти приличную работу, в то же время они видят, как живут здесь люди, сколько машин импортных, но они ничего этого иметь не могут. Отсюда у прибывающих мигрантов высокий негативизм. У среднего класса, негативизм в основном на почве разного культурного уровня. А у интеллигенции уже социальная конкуренция. В этом отношении миграционная среда рассматривается тоже по-разному. Среди мигрантов-старожилов в той же Москве, среди евреев, армян, среди азербайджанцев, в последнее время появилось немало высоко статусных людей, которые занимают достаточно престижное положение в обществе. Естественно, русские начинают испытывать конкуренцию на своей обжитой территории. И здесь очень важно не утратить нам всем чувство толерантности, когда люди сдерживают свои эмоции, не демонстрируют их. Потому что толерантность – это принятие другого таким, каков он есть, это умение наладить с ним взаимодействие. Не обязательно любить другого, этого мы вряд ли когда-нибудь достигнем. Даже религия не может здесь помочь.
А вот иметь определённые этические нормы, которые заставляют тебя принять другого и понять, допустим, его успешность вне зависимости от его национального происхождения, – это весьма серьезная проблема и в интеллигентской среде. Интеллигентская среда – это среда очень ответственная, потому что в ней люди, которые разрабатывают и транслируют идеологемы. Те же преподаватели, которые работают со служащими, они тоже имеют разные взгляды и они по-разному доносят их до аудитории. Среди учителей очень много людей не толерантных, это факт. И это проблема, с которой надо работать, начиная со школы и заканчивая высшими учебными заведениями. Иногда они вызывают весьма негативную реакцию на то, о чем говорят[68]. Здесь налицо факт дезинтеграции.