Сущность женственности у Л. Н Толстого
«Крейцерова соната» Толстого стала выдающимся событием в литературной жизни конца 80-х годов прошлого столетия.
В этом не очень популярном произведении, но сделавшем много шума в своё время, речь идёт об отношениях между мужчиной и женщиной и, кроме того, о браке как общественном институте. На примере отдельно взятого брака демонстрируется, как именно общественная конструкция любви и брака неизбежно ведет к моральной гибели обоих супругов, к катастрофе, к убийству, причем убийство замещает самоубийство, мысль о котором посещает неоднократно как мужа, так и жену. Конечным результатом выяснения причин этого становится пропаганда новых норм поведения, революционно отрицающих все ранее принятые общественные нормы. Эти новые нормы претендуют одновременно на возможность решения проблемы пола, любви и брака для каждого в отдельности.
Толстой далее в послесловии к «Крейцеровой сонате» формулирует собственную теорию сущности христианской веры, созданную им самим идеальную религию, то она логично вытекает из структуры рассказа и лишь развивает лежащие в основной структуре произведения принципы: «А Я говорю вам.»
Скандальность позиции этого «Я» состоит в том, что она, на первый взгляд, находиться в противоречии со всей системой ценностей общества, с его жизненной практикой и привычным осмыслением действительности. Но несмотря на этот образ идущего в разделении с обществом человека, Толстой оказывается связан общественными доводами своего времени намного сильнее, чем считалось ранее, и даже сильнее чем осознавал сам писатель, когда столь резко формулировал свое неприятие культурных стандартов. Это касается прежде всего довода, в который он повторно включается в своем тексте «Крейцерова соната», т.е. гендерного исследования. В соответствии с метафорой, одного писателя того времени, этот текст может рассматриваться как полотно, сотканное из нитей дискурса, которые служат проводниками в нем и совмещают его; но вместе с тем этот текст является собой показателем данного исследования.
Тот факт, что на основании этого Толстой становится участником одного из центральных исследований своего времени – гендероного исследования, - подтверждаются действия, где выявляются первые фактики огромной теории – тема различения полов.
Герои, проводящие время в дороге, горячо спорят о том, о чем спорит в это время вся Европа, а именно: об институте семьи, о возможностях расторжения брака и, не в последнюю очередь, о вопросе, занимающим с некоторых пор многие умы: о женском образовании и эмансипации. Спектр тогдашних споров о гендерных ролях расширяется, но все же не выходит за рамки исследований. Но далее становится понятной противоречивость этого довода, поскольку разоблачается та общественная действительность, те культурные стандарты, которые независимо от всех споров того времени о равноправии полов и т.п. действительно определяют мысли, действия и чувства мужчины и женщины. Общественная действительность, социализация человека это те факторы, которые ведут к изменению психики и ненависти между полами.
В ранних своих произведениях Толстой воспевал близость женщины к природе и, придерживаясь романтических традиций, возвеличивал ее до спасительницы погрязшего в пороках общества. Теперь же от этого положительного представления ничего не осталось. Хотя женщина и является жертвой общественных обсуждений, но вместе с тем и прежде всего она является непосредственной носительницей этих обсуждений. Естественность женщины сводится теперь лишь к ее животной сущности, инстинктивной стороне, она «запятнана» чувственностью, которая одновременно осуждается как нечто противоестественное. В этом моменте Толстой в некоторой степени движется в своих доводах по кругу, при этом он в очередной раз проявляет себя как верный последователь философии Руссо, который сформулировал в первую очередь весьма противоречивые идеи о «женщине». Согласно Руссо, в женщине непременно следует воспитывать «естественную стыдливость».
Толстой обращается к модели женственности, которая сложилась в Западной Европе после смены рассуждений о равноправии полов, характерной для эпохи Просвещения, под влиянием натурфилософии Руссо. Эта модель, не в последнюю очередь в результате распространения литературы романтизма, определяла коллективное мышление в России. И все еще определяет его. Художественные образы, создаваемые в литературе, разделяют женственное на идеализируемую и демоническую фигуры: это и воплощенная «вечная женственность», и порочность, святая и блудница, ангел и демон. При этом женщина всегда сравнивается с природой.
С помощью социальной критики, сформулированной на поверхностном уровне, Толстой разоблачает социальную модель гендерных ролей с ее двойной моралью и лицемерием.
Однако это не исключает того факта, что, разоблачая общество, он одновременно является участником развернувшегося в этом в этом обществе двойственного рассуждения о женственности.
Герой Толстого словно переживает коллективный психоз извращенного общества; он воображает себя стоящим вне этого общества, но все же является связанным с ним в более значительной степени, чем он способен это осознать в своем гневе. С помощью убийства жены и воображаемого принесения ее в жертву инсценируется как акт желанного самоисцеления, избавления от непреодоленного и вытесненного из жизни. Своим текстом Толстой включается в литературный довод о женском мертвом теле и при этом в определенной степени избавляется от того, «другого», «животного», что он перенес на вою героиню. При этом избавлении от жены происходит не только в момент смерти, но и после нее, когда разрушается ее красота и, следовательно, ее чувственная притягательность. Только тогда она может заслужить признание как человек, как партнер, имеющий равные права и не несущий более с собой страха.
Сама «Крейцерова соната» провела очевидные параллели автобиографии Толстого. Самым неприятным произведением стала для супруги Толстого. Ведь она не могла не читать его как психограмму своего собственного брака и в женском образе не видеть прежде всего искаженное изображение себя самой. В то же время она своей реакцией, почти граничащей с мазохизмом, пыталась доказать себе, своему окружению и общественности, что это произведение никаким образом ее не касается.
Прошло боле ста лет, прежде чем в 1994 году текст под названием «Чья вина?» и с подзаголовком «По поводу Крейцеровой сонаты. Написан женой Льва Толстого», посвященный сюжету толстовской «Крейцеровой сонаты», истории семейной жизни, проблеме ревности и убийства супруги, наконец-то был опубликован. До этого никто не осмеливался противопоставить столь драмматично изображенному мужскому «я» в произведении Толстого женский голос.
Это произведение являет собой лишь «женский роман». Если текст Толстого определяется мучительными поисками правды и решением «общечеловеческих вопросов», то его жена в своем тексте ищет не правду, а лишь разбирает вопрос вины, и однозначно приписывает вину мужчине и, тем самым, своему мужу.
Восприятие этого текста характеризует доводы о роли полов в сегодняшней России. Но сам текст может и должен рассматриваться, прежде всего, как мнение, важное для гендерного исследования конца 19 столетия, поскольку в своей системе ценностей и смысловых построениях он отражает закодированное в той культуре различие между полами; иными словами, те представления о женственности и мужественности, ту систему врожденной модели, которая определяла общественную реальность того времени на реально воспринимаемом уровне поведения, так и на уровне моделей мышления и стандартизации чувства.
В своем тексте Толстая попыталась показать ту разницу любви, которая живет в мужчине и женщине. У мужчин на первом плане – любовь материнская; у женщины на первом плане – идеализация, поэзия любви, ласковость, а потом уже пробуждение половое.
Толстая отражает и переводит в художественный образ ту модель женственности, которая с 19 века и до сего времени считается естественной, природной: идеальное представление о женщине, приписывающее ей все положительные черты. Особенно сформулированном идеале Руссо. Этот идеал раскрывает «природную» сущность женщины. На основании этого делается вывод ее подчиненности мужчине. Социализация, воспитание женщины, по мысли Руссо, помогает привить ей эти истинно «природные» черты, после чего происходит «преображение» заявленного идеала женственности в саму «природу» женщин.
Бестелесная любовь, имеющая единственной своей целью душевное и духовное признание со стороны другого – со стороны мужского, и через это признание – стремление к самоутверждению личности. Половое влечение напротив, не только считается противоестественным и чуждым для женской любви, но и рассматривается как агрессивный акт, ставящий под угрозу идентичность женского «я» и разрушающий ее. Поэтому текст Толстой подсознательно самым тесным образом связан с рассказом Толстого, ведь оба эти произведения абсолютно соответствуют культуре 19 века и в отличие от других эпох не рассматривают сексуальность как составную часть человеческого существования, а понимают ее как нечто чрезвычайно опасное и разрушительное. Правда, в тексте Толстой – мужчина осознает это, но не делает соответствующих выводов.
На то, какую важную роль в тексте Толстой играет осознание и утверждение собственного «Я», указывает как сама постановка темы идеальной любви, так и художественное решение центральной женской фигуры, которая изображается не только как преданная мать, но и как женщина, обладающая амбициями ( непрофессиональными) писательницы и художницы, то есть претендующая на традиционно мужские формы поиска своего «я» и самовыражения.